Диляра Тасбулатова - Мама, Колян и слово на букву «Б»
– Потрясающе (говорит Оля). – Романтично. Любовь не спрашивает (завела Оля свою шарманку) ни возраста, ни границ, ни ПОЛА (говорит Оля, слегка зарапортовавшись).
– Ну да (говорю я). – Он ее полюбил, несмотря на половые различия между ними.
Тут Оля, окончательно сбагрив детей на улицу погулять, вдруг просыпается:
– ЧТО????
Долго хохочет, аж визжит, а потом вдруг говорит печально:
– А я-то поначалу поверила…
Два мира, два Шапиро.
Лишь бы человек был хороший
Как-то, собираясь на вручение «Белого Слона», нашей кинокритической премии, посмотрела я на себя со стороны и расстроилась.
– Ужас (говорю Оле), – жиртрест-комбинат…
А Оля (из педагогических целей, она так хитрит) говорит:
– Так что, завтра не пойдем на «Белого Слона» – раз ты стесняешься в таком виде идти?
«Ну (думаю) ничего себе… Какая бы я ни была, все же не такая уж страшная, чтоб по улицам стесняться ходить. Дай, думаю, проверю Олю».
И говорю:
– Может, это ты со мной стесняешься идти?
А Оля и говорит:
– Я? Да я хоть со Змей Горынычем пойду, лишь бы человек был хороший!
– А че, Змей Горыныч – разве человек?
– Может, стал бы (говорит мечтательно Оля). Если бы его кто-нибудь полюбил бы…
– Кто? Кикимора?
– Да хоть бы и Кикимора! Может, Кикимора – тоже хороший человек! В душе…
– Духовный? Воцерковленный? Верующий?
Оля говорит раздумчиво:
– Все бывает… Вот была же сказка – собралась компания – жирафенок, слоненок и ослик. И к ним паук прибился. И все его боялись, что он такой страшный. А ослик заплакал от жалости к пауку, и паук превратился в бабочку. Тут все и сели…
– Раз тебе главное, чтобы человек был хороший, я еще завтра к себе подушку привяжу – чтоб уж совсем…
Оля говорит:
– Да хоть в ростовой кукле иди – Горыныча! Мне-то что?
– А если не пустят в Дом кино Горыныча-то? Хвост в дверь не пролезет, к примеру? Охрана набежит, милиция… Настроение испортят…
– Ну да, все же видят внешнее – внутреннюю красоту-то не видят (говорит Оля задумчиво).
– Внутренняя – это которая внутри ростовой куклы? (спросила я).
– Внутренняя – это которая внутри души.
Писатели и проститутки
Сидели мы как-то втроем – я, Оля и Саша, молодой начинающий писатель.
– Все русские писатели ходили к проституткам (сказала Оля с каким-то даже надрывом).
– И правильно делали (сказала я). – Че дома сидеть? Вечером? Тем более тогда телика не было…
– Ты не понимаешь (сказала Оля). – Хотя ты отчасти уже писатель.
– Но не русский (сказала я). Вот схожу к проститутке – и стану русским писателем.
– Не станешь (сказала Оля серьезно). – Для них это был переворот в голове, а для тебя – тема для очередной байки.
– А почему в голове? (спросила я).
Оля сказала:
– Да ну тебя! Не чувствуешь ты русскую душу!
– Не-а (сказала я). – Вот схожу к проститутке…
Тут Саша говорит:
– А проститутка – это обязательно?
Оля сказала:
– В том-то и дело, что нет! Вот Пришвин взял и сбежал от проститутки!
– Уступил ее Чехову? (спросила я).
– И вот вам результат (сказал Саша). – Где Пришвин, а где Чехов?
– Остался бы, стал бы Чеховым (сказала я).
– А Чехов просто байки бы травил (сказал Саша).
– Подписываясь Пришвиным (сказала я). – Надо было им втроем писать – Чехову, Пришвину и проститутке.
– Получился бы Прилепин (сказал Саша).
– Видно, они его предвидели, Прилепина (сказала Оля).
– Наверно, потому Пришвин от проститутки этой и сбежал, что ему почудилось, что это Прилепин.
– Хотя Прилепин (сказал Саша), – очень старался, чтобы ни Пришвин, ни Бунин, ни Толстой не поняли бы ничего: долго красился, чулки красивые купил…
Тут зашла мама и сказала:
– Это тот Прилепин, который енотов раздает? (Я как-то писала, что мне с моей небольшой популярностью удалось раздать всего-то котят, а вот Прилепин мог бы даже и брошенных енотов, если что, пристроить.)
– Ага. Причем – проституткам.
Мама услышала неприятное слово, налила себе чаю и смылась.
А Оля сказала, что мы дураки.
Стихи к 8 Марта
Была Оля как-то на вручении одной литпремии.
– Вручили (рассказала Оля) каким-то дедушкам, которых никто не читал и не знает.
– Может, они вообще ничего не пишут? (Начала я издеваться.)
Оля не поняла:
– А может, и так. Во всяком случае, никто их никогда не читал и даже в глаза не видел…
– Ха-ха-ха!
– Что ты смеешься? Ну, может, они что-то пишут?
– Ой, не могу! Может, пишут, а может, и не пишут!
Оля на полном серьезе:
– Ну, там одному из них надо было долг отдавать, он кредитов понабрал…
– Ой, не могу! Кредитов! Но он точно – поэт?
– Ну, в каком-то смысле, наверно, поэт…
– В широком? Или в том смысле, что стихи для бухгалтерии пишет к 8 Марта?
Оля опять на полном серьезе:
– Вот как раз к 8 Марта он не смог зарифмовать: с ним одна женщина работала, мне рассказывала. (!!!) Но дело даже не в этом: ужас в том, что в конце церемонии, на фуршете, эти дедушки сильно подрались: один, который для бухгалтерии пытался писать, набил морду другому: потому что он вторую премию получил, а тот, другой, – первую.
– А тот, кто первую – он умеет к 8 Марта?
– Вот разве что к Восьмому и умеет…
Щас нальют
– В другой раз (рассказала Оля) голосовали, даже не читая, по постерам книг претендующих. Один мой приятель, бородатый, проголосовал за неизвестного ему поэта, а тот не то чтобы не поэт, а даже и не графоман, не капитан Лебядкин…
– И? Зачем он за него тогда проголосовал?
– А, говорит, у него борода и у меня борода – возьму и проголосую!
– Понятно.
– Другой тоже проголосовал потому, что на фото претендентка была похожа на его умершую жену. А третий вообще просто пожалел претендента-алкаша. Он сам был алкаш и говорит: «Ему на пропой надо, кто его поймет так, как я?»
– Ха-ха-ха!
– Ну, так и было! Потом этому алкашу дали «урну» для голосования, стеклянную большую такую, вроде рюмки огромной или типа вазы, и он говорит: «Во! Началось! Я ж говорил: щас нальют!» Ему говорят, что это для голосования, бросай сюда свой билет! А он говорит: «А потом, когда от билетов освободят рюмку, нальют?»
– Ну и чем кончилось? Драка была?
– Не особо… Этот алкаш заглянувшего на премию депутата, правда, обматерил, всё орал, что он, как в «Скверном анекдоте», пожаловал сюда, чтобы над бедностью нашей посмеяться и воцариться…
– А депутат?
– А депутат ничего не понял и говорит: какой еще скверный анекдот? Вот я знаю такой анекдот… И давай травить анекдоты про тещу…
Идиот
Пошли мы как-то с Олей в кафе «Му-Му» и встретили там одного талантливого режиссера, который теперь работает в этом «Му-Му»… курьером.
Ну, не везет ему – и уже долгое время…
Ну, поели в «Му-му», а выпить решили пойти в «То да Сё» (там, кстати, наливают две порции по цене одной).
Напились.
А в этом «То да Сё» страшно тесно (хотя уютно), то есть все друг у друга на головах: близость страшная, плечом к плечу сидят.
Сначала прямо над нами на возвышении зависал парень-араб, который жутко удивился: мы сильно кричали. Думал, наверно, подеремся: было видно, что ему страшно хотелось узнать, о чем мы так кричим. Но по-русски он не понимает…
Потом за стол этого араба сели две молоденькие девочки, одна другой говорит:
– Смотри, какое у меня седня селфи! С новым лаком!
Тут Оля как заорет (уже пьяная):
– Не для того она деньги жгла!
Девочка шепотом (я слышу всё) говорит своей подружке:
– Все время кричат про какую-то бабу, которая сожгла деньги в камине…
Вторая говорит:
– Наверно, перед проверкой – чтоб не посадили…
Оля опять кричит:
– Всех унизила, но не только! Сто тысяч! А Ганя – хлоп в обморок!
Девица шепчет:
– Сто тыщ – да… Жаль… Но все же не такие деньги, чтоб в обморок: я вот потеряла однажды 20 тыщ, так ниче… Хотя обидно было, конечно!
– Это гордыня (мрачно сказал наш друг). – Чистая гордыня.
– Не только! (закричала Оля). – Там многое сходится, в этой сцене: сама пошла по миру, на самое дно пошла, с бандитом, а деньги – ей было наплевать на них!
Девица опять шепчет:
– Как это наплевать: если с бандитом, то на деньги ей не наплевать… А сожгла там ерунду какую-то – понты!
Наш приятель мрачно говорит:
– Ну и че хорошего? Зарезал он ее таки!
Девица опять шепотом говорит:
– Значит, гуляла! Просто так бы не зарезал… Может, чечен был?
Вторая говорит:
– Тсс… Дай послушаем: интересно же, че он ее зарезал-таки…
Я говорю:
